Со школьной скамьи – на фронт

 

Начало Великой Отечественной войны застало меня с мамой и сестрой под городом Рыбинском на Волге, куда мы поехали на летние школьные каникулы. И хотя мы хотели сразу же возвратиться в Ленинград, отец заверил нас, что в этом нет необходимости. Как и многие люди того времени, он надеялся, что в ближайшие месяцы война победоносно завершится и к началу учебного года мы сможем вернуться домой.

Но, как показали разворачивавшиеся на фронте события, этим надеждам не суждено было сбыться. В итоге наша семья, подобно многим другим, оказалась разобщенной – отец в Ленинграде, а мы у родственников в Рыбинске.

Мне 15-летнему мальчишке, как и многим моим сверстникам, хотелось принять как можно скорее непосредственное участие в боях с вторгнувшимися в нашу страну фашистскими полчищами. На обращение в военкомат с просьбой направить меня в какую-нибудь воинскую часть, отправлявшуюся на фронт, получил ответ, что я пока еще мал для военной службы, но мне посоветовали принять активное участие в другой деятельности, способствующей достижению успехов на фронте. В связи с этим я окончил курсы трактористов, совмещая их с учебой в школе, одновременно полагая, что в дальнейшем это даст мне возможность стать танкистом. Весной, летом и осенью 1942 года я работал в одной из МТС, трудился на Варегофских торфоразработках, участвовал в уборке овощей и картофеля на колхозных полях, а в октябре продолжил занятия в школе, регулярно посещая горвоенкомат с просьбой о направлении в ряды Красной армии.

Наконец накануне нового 1943 года я получил долгожданную военную повестку с направлением на учебу в 3-е Ленинградское артиллерийское училище, находившееся в Костроме, после успешного окончания которого в звании младшего лейтенанта был направлен на Ленинградский фронт, где и началась моя боевая служба.

Вскоре после окончания военных действий непосредственно под Ленинградом наша 7-я корпусная артиллерийская бригада прошла переформирование и уже в качестве 180-й тяжелой гаубичной артиллерийской бригады в составе 24-й артиллерийской дивизии прорыва РГВК в феврале 1945 года была направлена на 4-й Украинский фронт.

Если говорить о каких-либо знаменательных или особо запомнившихся событиях фронтовой жизни, то скажу честно: каждый прожитый день на фронте – это событие. Даже если не происходит каких-либо активных действий, это все равно – артобстрел, бомбардировка, местная стычка с противником, участие в разведоперации или какое-то иное боевое столкновение. Одним словом, спокойной жизни на переднем крае нет, а поскольку я был командиром взвода управления батареи, то мое место было постоянно в окопах пехоты или на командном пункте, расположенном поблизости от переднего края.

И все же было одно яркое событие, врезавшееся в память об участии в военных делах.

Это произошло в конце февраля 1945 года, когда мы прибыли на 4-й Украинский фронт и стали занимать определенные районы боевых позиций.

Участок, на котором предстояло действовать, был предгорьем Карпат и являл собой холмистую, покрытую лесами, изрезанную оврагами и разделенную небольшими полями местность. Четкого, постоянно протянувшегося в виде окопов или траншей переднего края как такового не было, что позволяло разведке относительно свободно проникать в глубину обороны противника для сбора необходимых данных.

Для определения мест расположения командных пунктов батарей и дивизионов командование бригады с соответствующими офицерами днем провело рекогносцировку местности. Каждый участник этой операции знал, где предстоит ему организовывать свой КП. От нашей батареи в этой рекогносцировке принял участие комбат капитан Коваль, взявший с собой командира отделения разведки сержанта Ковтуна. Таким образом, оба они знали, где предстоит оборудовать КП батареи, что должен был сделать я как командир взвода управления.

По возвращении комбат приказал мне со взводом начать выдвижение на передовую для занятия и оборудования командного пункта, сказав, что дорогу и место расположения знает сержант Ковтун, а сам он несколько задержится, занявшись оборудованием огневых позиций орудий батареи.

Ознакомившись по карте с предстоящим маршрутом выдвижения, я установил, что расстояние, которое требовалось пройти до места будущего КП, составляло примерно 2–2,5 км. Одновременно с перемещением на указанное местоположение КП нам предстояло проложить проволочную линию связи. Для этой цели у нас имелись катушки с проводом.

Длина провода на каждой катушке составляла 500 м, что позволяло контролировать проходимое расстояние. Учитывая неровности местности, да и в порядке обычной запасливости, я приказал взять 8 катушек, то есть около 4 км провода или практически двойную его норму, требующуюся для предстоящей организации линии связи.

В районе 18 часов мы начали выдвижение. Надо сказать, что погода в то время в предгорьях Карпат была крайне неустойчивой – то валил сырой снег, то выглядывало солнце, завывал противный влажный ветер плюс к этому размокшая, чавкающая под ногами земля. Где-то через полчаса после начала нашего движения наступили сумерки, а затем и темнота (так обычно бывает в горной местности), поэтому направление движения мы определяли по компасу, да еще ориентиром для нас послужило одинокое дерево, стоявшее посредине поля, у которого сержант Ковтун уверенно повернул нас в левую сторону.

Чтобы определять проходимое расстояние, которое мы измеряли по длине протягиваемого провода, солдат, у которого заканчивалась катушка, докладывал об этом. Пока шел доклад об окончании провода на первых катушках, особого беспокойства у нас не было. Но когда последовал доклад об окончании провода на пятой катушке, а впереди была сплошная мгла и еле-еле просматривались очертания леса, к которому мы должны были подойти по расчету по карте через 1–1,5 км, я забеспокоился: туда ли мы идем согласно направлению, указанному сержантом?

После поступившего доклада об окончании провода на шестой катушке – а мы к этому времени уже продолжали путь по кромке встретившегося леса – я приказал взводу остановиться и соблюдать полнейшую тишину, а сам с сержантом Ковтуном и связистом с очередной катушкой провода, медленно и по возможности тихо ступая, пошел вперед.

Ощущения, которые я испытывал при этом дальнейшем движении, сохранились в глубине души до сих пор, и, честно скажу, они были не особенно приятные. Тьма, падает сырой снег, ветер, завывая и покачивая деревья, вызывает какое-то малопонятное потрескивание ветвей, а вокруг – мгла и напряженная, гнетущая тишина. Появилось внутреннее понимание, что мы куда-то не туда забрели.

Тихо и медленно ступая вперед, пытаясь не создавать какого-либо шума, мы шли дальше и вдруг неожиданно услышали человеческие голоса, раздававшиеся как будто из-под земли. Через несколько мгновений перед нами на расстоянии 8–10 м вдруг вспыхнул яркий свет – это выскочивший наверх человек откинул полог, прикрывавший вход в землянку. Но самое главное, что мы разглядели, – человек был в немецкой форме. Видимо, выйдя из освещенного помещения, он в темноте не увидел нас и, справив свои дела, нырнул снова вниз, закрыв за собой полог.

Получилось так, что мы угодили в расположение переднего края немецкой обороны, и если бы нас обнаружили немцы, неизвестно чем бы закончился наш рейд в тыл врага. Соблюдая полнейшую тишину и скрытность перемещения, сматывая наши провода, мы двинулись в обратный путь, пытаясь понять, что же произошло и как мы смогли попасть в расположение противника, где повернули не в ту сторону или пошли в ложном направлении. И что же оказалось – подойдя к злополучному дереву в поле, сержант вдруг вспомнил, что он указал не то направление – вместо поворота направо он направил нас в противоположную сторону. Конечно, в происшедшем была и моя вина как командира, не проверившего по карте и компасу направление нашего движения, но я был уверен в действиях сержанта, с которым мы уже более года служили вместе, и не было случая, чтобы он в чем-то подвел. Но, как говорится, хорошо то, что хорошо кончается, а после драки кулаками не машут.

В итоге, повернув в нужную сторону и размотав всего две катушки провода, мы оказались на нашей передовой, где нас уже давно ожидал комбат. Мы получили в соответствующих выражениях оценку нашего блуждания, ибо прошло более трех часов с момента начала нашего выдвижения, а взвода управления во главе с его командиром на месте не было. Разобравшись со всем происшедшим, мы приступили к оборудованию командного пункта батареи. Вывод же из последних событий был таков: мы либо попали бы в плен, либо погибли из-за непродуманных действий. Нам же просто повезло. Я понимаю, что случай, о котором рассказал, не является характерным для происходившего на фронте. Да ведь и сама война не является характерным событием в жизни человека. Но что было, то было.

Память сохранила и другие эпизоды фронтовой жизни.

Например, однажды, согласно приказу, потребовалось проникнуть в тыл врага и, просидев в течение трех дней в сарае на окраине занятого противником села, вести корректировку артогня нашей бригады с целью не допустить организованного отхода противника из атакуемого населенного пункта.

На всю оставшуюся жизнь в памяти моей остался и последний день моей фронтовой жизни – 24 марта 1945 года. В этот день в ходе боев Моравско-Остравской наступательной операции при освобождении города Зорау в Верхней Силезии (ныне это город Жоры в Польше) во время переезда на новый командный пункт наша группа попала под артобстрел противника, находившегося в лесу в 300 м от дороги, по которой мы передвигались вслед за пехотными подразделениями. При обстреле погибли командир нашей бригады подполковник Г.И. Курносов, заместитель начальника штаба бригады майор М. Ланкевич и еще 12 человек, а несколько человек было ранено, в том числе и я, получивший тяжелые ранения, от которых оправился и вышел из госпиталя лишь в октябре 1945 года.

Оглядываясь на прошедшие события, невольно задумываешься о том, какой же огромной силой обладал наш советский народ, выдержавший колоссальные испытания и трудности в годы Великой Отечественной войны и одержавший победу над мракобесием, насилием, злом, ненавистью к людям и попытками сделать из них рабов.

Можно приводить бесчисленные примеры героического труда людей в тылу, великого мужества и подвигов на фронте, примеры способности вынести огромные людские жертвы. И, пытаясь найти ответ на вопрос, что же было источником и явилось организатором нашей Великой Победы, я для себя нашел следующий ответ.

Источником победы был наш народ, народ-труженик, народ-созидатель, готовый пожертвовать и отдать все ради своей свободы, независимости, благополучия и процветания. Вместе с тем следует отметить, что сам по себе народ – это масса людей, грубо говоря – толпа. Но если эта масса организована и сплочена, движется во имя достижения единой цели, то она становится непобедимой силой, могущей отстоять и защитить страну, одержать победу.

Организующей силой, способной добиться этой великой цели, сумевшей объединить все силы и возможности страны во имя победы над фашизмом, была Коммунистическая партия, у которой были верные помощники – комсомол и профсоюзы. И какую бы грязь, ложь, различные фальсификации ни лили на нашу Победу и народ сегодняшние лжеисторики и псевдоисследователи, правду замолчать и оболгать невозможно.

Сидя в тиши кабинетов и пользуясь всеми благами мирной, спокойной жизни, легко рассуждать о методах ведения войны и достижении успешных итогов решения той или иной задачи, возникшей в ходе военных действий, или о том, как правильно обеспечить получение необходимых результатов, выдвигая при этом «новые» взгляды и давая «объективные» оценки прошедших событий.

О подобных людях очень хорошо сказал грузинский поэт Шота Руставели:

Каждый мнит себя стратегом,

Видя бой со стороны.

Но если этим деятелям попробовать окунуться в реальные условия происходящего, когда над головой ежеминутно свистят пули, рвутся снаряды, мины и бомбы, а нужно немедленно найти наилучшее решение с минимумом жертв, чтобы достичь победы, – от них мало что останется. Жизнь реальная и кабинетная – это антиподы.