Долго ли быть войне?

 

Мир на Ближнем востоке никому не нужен

Чем дальше в лес, тем толще партизаны — лауреат Нобелевской премии мира и первый чернокожий президент Соединенных Штатов произнес свою последнюю речь в жанре Urbi et Orbi.

Ничего сенсационного в речи не было, такие речи не для того и пишутся, но дело не в этом — речь Обамы все равно кажется хорошим поводом поговорить о нескольких важных вещах.

Обама, безусловно, останется в истории не как рядовой президент.

Для страны, в которой только в 1865 году отменили рабство, в которой лишь в 1972 году женщины получили право учиться в вузах, в которой только в 1968 году вслух было сказано, что любая дискриминация по признаку расы и национальности противозаконна (впрочем, от слов до дела — дорога длиною в жизнь, и не одну), для Соединенных Штатов избрание чернокожего человека на высший государственный пост каких-то сорок лет спустя — гигантский шаг, так сказать, для всего человечества.

Я пишу это без иронии (вернее, иронизируя лишь слегка по привычке) — на самом деле я имею в виду ровно то, что говорю: это и вправду огромное достижение на пути к признанию того факта, что все люди рождаются равными, по меньшей мере в том, что касается их прав и свобод.

Думаю, кстати, что выданная (формально — авансом под обещания прекратить американские интервенции на Ближний Восток) новоизбранному президенту восемь лет назад Нобелевская премия мира — в действительности была выдана американскому народу, сумевшему сделать этот важный шаг в борьбе с расовой дискриминацией, а не лично 44-му президенту Соединенных Штатов.

Другая интерпретация решения шведского комитета была бы оскорбительна для всех участников процесса. И лучше подтверждение этому — последняя речь Обамы в Конгрессе.

Думаю, что этот финт ушами достоин стать одним из главных сюжетов новейшей политической истории Америки — президент, выигравший выборы не в последнюю (если не в первую) очередь под обещание вывести американских солдат из Ирака, в своей прощальной речи призвал Конгресс одобрить отправку американских солдат в Сирию.

В старом советском анекдоте Солнце, ласково-вежливое с Леонидом Ильичом утром, разражалось в его адрес бранью ближе к вечеру и в ответ на удивление собеседника отвечало: а мне пофигу, я уже на Западе!

Подобным образом американский президент разговаривает со своими избирателями: утром — против войны, make love not war, вечером — пофиг, пляшем, все равно на третий срок не идти!

Здесь кажется крайне важным со всей прямотой поставить вопрос: когда закончится война на Ближнем востоке?

И ответить на него со всей ясностью: в обозримом будущем — никогда.

Это нужно понять как можно лучше, вдуматься в это: мир на Ближнем востоке никому не нужен. То, что там происходит, — это не досадный баг в программе глобального процветания, это в действительности и есть сама эта программа. Что происходит там в последние годы, — ровно то же будет происходить ровно так же еще не один десяток лет.

Это значит, что будут меняться президенты и премьер-министры, будут исчезать и появляться границы, беженцы будут бежать и террористы терроризировать, президенты и премьер-министры будут призывать сплотиться вокруг общей угрозы, будет произнесено еще много плохих, хороших и гениальных речей о необходимости не сдаваться в борьбе с абсолютным злом, самолеты будут лететь и десанты будут десантироваться, лидеры будут заявлять о необходимости найти общий подход и о сближении позиций при многих остающихся противоречиях, не будет ни Асада, ни Путина, ни Эрдогана, ни, понятно, Обамы, а стороны все так же будут придерживаться разных взглядов на проблему урегулирования, ежедневные новости будут каждый день подаваться с интонацией «сегодня решается судьба мира, вот-вот все закончится» — и так будет продолжаться и продолжаться.

Сколько? Пока нет никаких объективных причин, по которым это все могло бы закончиться, так что ничуть не фантастическим будет выглядеть, например, такой ответ: до конца века.

Есть только один субъект процесса, которому все это не выгодно, — это люди. Прежде всего народы Ближнего востока, разумеется, но не только они. Это, кроме того, люди, которые сначала из своих налогов платят за бомбежки, потом платят за то, чтобы принять беженцев, потом платят за новые бомбежки, которые, как им обещают, остановят поток беженцев — и так далее, на колу мочало, начинай сначала. Эти же люди становятся жертвами терактов в своих городах — и в этом смысле парижский теракт мало отличается от кёльнского, тем более что рецепт их предотвращения известен: нужно еще больше бомб.

Но есть куда более могущественные участники, которым сложившаяся ситуация представляется в высшей степени комфортной: кому гибридная война, а кому мать родна.

У политиков всегда есть простые и понятные слова, с которыми можно выйти к избирателям и заставить их либо плакать, либо яростно сжимать кулаки, смотря по обстановке. Есть слова, с которыми не поспоришь. Терроризм — абсолютное зло, варварство, ему не место в 21 веке. Каждый народ заслуживает счастья. Свобода лучше, чем несвобода. Избиратель — что зритель в кино, только платит не перед началом сеанса, а после.

У бизнеса — крупного, разумеется, бизнеса, не нужно тут себе представлять дядин ресторанчик и тетину гостиницу — есть заказы от военных.

У военных — любимая работа.

И даже у журналистов — регулярные инфоповоды и красивая картинка.

Выгодоприобретателей у войны — у любой войны, но у нынешней войны на Ближнем востоке в особенности — много, очень много, гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

И пока они, в сущности, только начали. Приступили к аперитиву. Пир горой — еще только впереди.