ВЛ / Интересное
До слёз... Высшая стойкость духа
16-11-2019, 18:40...
3 979
«День тот, семнадцатого апреля, никогда не забуду. Вечером под конец работы Бахмайер в окружении охранников в каменоломне появился. Возбужденный, из-под козырька фуражки на нас посматривает как-то необычно, с улыбкой, чего никогда раньше не замечалось за ним. Никто из заключенных не хочет с ним глаза -ми встречаться: стрелял он из парабеллума в людей просто так, развлечения ради, на ком взгляд остановит. А тут - улыбка! Сразу поняли мы - затевает что-то, не к добру скалится. Походил он, помахивая перчаткой, остановился. Переводчик тотчас подбежал к нему. Видим, тот самый переводчик, который по-русски понимает.
- Сейчас вам покажут любопытное зрелище, - раздался голос Бахмайера, и в сумерках, что быстро сгущались в каменоломне, тотчас вспыхнули яркие лучи двух прожекторов. Стало видно, как днем. - Смотреть внимательно! Всем смотреть!
- Сейчас вам покажут любопытное зрелище, - раздался голос Бахмайера, и в сумерках, что быстро сгущались в каменоломне, тотчас вспыхнули яркие лучи двух прожекторов. Стало видно, как днем. - Смотреть внимательно! Всем смотреть!
{banner_vnutri_news}
Мы переглядывались, не понимая. А через минуту увидели. В полосе света появилось и двигалось к нам какая-то серая масса, какие-то тени, оцепленные плотным кольцом эсэсовцев. Все вокруг замерли. Мне и до этого приходилось видеть такое, что волосы поднимались дыбом, но то, что происходило в каменоломне, невозможно передать словами. Мы все были измождены, но люди, которых гнали охранники, показались нам поднявшимися из земли мертвецами. Прожекторные лучи как будто насквозь просвечивали их тела.
- Хальт! - захлебываясь, прокричал Бахмайер, и люди-призраки остановились. Мы с ужасом глядели на них. Лагерники редко плакали. А тут плакали многие.
Бахмайер повернулся к нам - он любовался собственным голосом, что рокотал в мертвой тишине.
- Господа, разрешите представить вам... Всем хорошо видно? Прошу подойти ближе! Еще ближе. Вот так. Известно ли вам, кто стоит перед вами? Не догадываетесь? Ну-ка, приглядитесь внимательнее. Красавцы, не правда ли? Так вот, это и есть те знаменитые большевистские комиссары, которыми гордится родина. - Он захохотал, крутнулся на каблуках, шагнул вперед. Не спеша несколько раз протянул руку в перчатке к изорванным гимнастеркам. Эсэсовцы сразу же схватили тех, на кого он указал.
- В крематорий!
Четыре безмолвные фигуры, повиснув на руках дюжих охранников, исчезли за полосой света. Их поволокли в лагерь, к печам, что дымились между кухней и баней. Пленники молчали. И мы молчали тоже.
- Я хочу спросить вас, - стоя перед пошатывавшимся сгустком тел в гимнастерках, Бахмайер вынул из кобуры пистолет и повысил голос, - нравилось вам быть комиссарами? Вы были довольны красными звездами на рукавах? Молчание - знак согласия... Хорошо! В таком случае, может быть, среди вас найдется теперь хотя бы один, который обретет дар речи и скажет нам вслух, что он был коммунистом и комиссаром? Что? - начальник лагеря приложил ладонь к уху. - Не слышу! Молчите? Да, сейчас вы забыли даже, как слово «коммунист» выговаривается, я понимаю...
- Хочешь познакомится? Что ж, давай. Я - Морозов Александр Дмитриевич, член коммунистической партии и большевистский военный комиссар! — слегка повернув голову в сторону oпeшившего переводчика, добавил: - Переведи ему, ты, падаль! Переведи слово в слово. Я коммунистом был, коммунистом остался и буду коммунистом даже после смерти. Что тебя еще интересует, фашистская мразь?
Вам приходилось когда-нибудь слышать тишину, такую, когда кажется, будто время остановилось? Я такую тишину слышал. Она стояла в тот миг в каменоломне, только, казалось, потрескивал пар, что вырывался из тысяч легких.
Человек, назвавшийся комиссаром Морозовым, все так же смотрел, не отрываясь, в лицо Бахмайера. В толпе за спиной этого человека началось движение. Пленные расступились, и вышел еще один, молодой, высокий, в пилотке.
- Я - Пономарев, коммунист и красный комиссар! Затем сразу двое:
- Комиссар Красной Армии, коммунист Федулов! Повторить?
- Тихонов, батальонный комиссар и, естественно, коммунист! Чем и горжусь.
Бахмайер не попятился испуганно, нет. Он сделал лишь каких-то полтора шага назад, но этого было достаточно - даже солдаты-охранники поняли, что произошло. Они молча, с суеверным страхом смотрели на людей, которые один за другим выступали вперед, навстречу дулам автоматов, произнося разбитыми губами несколько слов, что раскалывали тишину. Даже на этих мясников в мундирах, на этих убийц подействовал вызов, брошенный в лицо спокойно и без колебаний. Начальник лагеря оглянулся, как бы ища поддержки у эсэсовцев. Он тоже сообразил: ничем уже не исправить того, что случилось. Ничем! Даже если скосить всех стоявших перед ним очередями, сжечь или заживо закопать в землю. И Бахмайер заорал нечленораздельно, как животное. Он бросился в группу пленных, что росла возле него, силясь снова затолкать людей назад, в толпу.
И тогда послышался хрипловатый голос Морозова:
- Чего беснуешься, гад? Смерть страшна трусам, и ты боишься ее! Не мы, а ты!
Бахмайер вскоре взял себя в руки. Постоял, поводя парабеллумом. Потом сказал:
- Смелость - это хорошо. Смелые будут расстреляны последними. Сделать это сейчас - слишком большая роскошь для вас, господа храбрецы!
Их оставили в каменоломне. Шестьдесят восемь человек. Это были наши армейские политработники, вчерашние райкомовцы и обкомовцы, некоторые, постарше, действительно носили комиссарские звания, но немало оказалось среди них и молодых офицеров, выпускников политучилищ. Но все так и остались для нас комиссарами. Только недолго прожили они с нами.
Однажды, в день какого-то гитлеровского праздника, в воскресенье, эсэсовцы погнали их всех к тиру, где офицеры из лагерной охраны почти ежедневно тренировались в стрельбе. Весь лагерь притих и замер в предчувствии беды. И скоро действительно начался кошмар. Мне казалось, что я схожу с ума: на наших глазах происходило такое, что было страшно даже в условиях Маутхаузена. Комиссаров привязывали в тире к столбам, и офицеры-эсэсовцы, отойдя на несколько шагов, разряжали в них пистолеты почти в упор, на пари состязаясь в «меткости».
- Видишь? Ну, видишь, коммунист? - он перезаряжал пистолет, целился в очередную жертву и исступленно рычал: - Этому я стреляю в переносицу, следующему продырявлю уши, а затем -горло... Наблюдай, ты же смелый!
Лицо Морозова окаменело. Раздавались выстрелы, слышались стоны, неистово галдели фашисты. А Морозов стоял... Скулы выдавались еще резче, на лбу вздулись жилы, волосы его медлен -но становились белыми, как бы покрывались инеем, из стиснутых зубов сочилась кровь...
Несколько часов стоял так Морозов. Не переставая трещали парабеллумы, вальтеры и зауэры. Пороховая гарь, не успевая улетучиваться, ела глаза. А в блоках заключенные рыдали, закрывали уши, били кулаками в стены и запертые двери. Наконец комиссаров осталось четверо - это были те, кто первым вышел из толпы пленников: Морозов, Пономарев, Федулов, Тихонов.
- Твой черед! - Бахмейер показал пистолетом на Морозова. -К столбу его!
Глаза Морозова были прикованы к лицу начальника лагеря как будто он хотел запомнить эту ненавистную физиономию. Бахмайер вскинул руку с пистолетом и вдруг закричал пронзительно:
- Опусти голову! Отвернись, будь ты проклят! Закрой глаза, слышишь!
- Боишься? - глухо спросил Морозов. - Я тебя все-таки заставлю смотреть мне в глаза, ублюдок! Убивать научился, а глядеть прямо - кишка тонка? Чего побледнел? Я ведь привязан. Стреляй!
Трижды поднимал пистолет Бахмайер и трижды встречался со взглядом человека, смотревшего на него презрительно и без тени страха. Полбу начальника лагеря струился пот, у него начали трястись руки. Тыча, как слепой, пистолет в кобуру, он вдруг повернулся спиной к Морозову и пошел из тира, ускоряя шаг. Потом почти бежал, согнувшись, цепляя сапогами за камни. Эсэсовцы хмуро смотрели ему вслед, опустив автоматы, и нервно курили. Потом один из них направился к Морозову и торопливо стал распутывать проволоку».
Потом Александр Морозов участвовал в работе подпольной антифашистской организации, действовавшей в Маутхаузене. После освобождения вернулся на Родину, в свой поселок Има. Работал там бригадиром лесорубов. После войны у него родилось шесть дочерей.
Вот такая история...