ВЛ / Статьи
Взрыв на подводной лодке Б-37: Трагедия без виновных
25-01-2019, 01:00...
2 148
В последние минуты жизни старпом Симонян кричал: «Скорее отходите от нас! Ребята, скорее!..»
Январь — самый трагический месяц для подводных лодок. В разные годы он оборачивался несчастьем для экипажей разных стран. Особенно много в этом печальном списке советских подлодок. Самой крупной катастрофой считается случившаяся ранним утром 11 января 1962 года на базе подводных сил в поселке Полярном в Мурманской области. По неизвестной причине произошел взрыв всего боезапаса — 12-ти торпед, на дизель-электрической подводной лодке Б-37, спущенной на воду в июле 1958 года. Субмарина была пришвартована на пирсе Екатерининской гавани.
Ослепительная вспышка
«…Взрыв чудовищной силы швырнул меня в воду. Я не почувствовал ледяного холода. Контуженный, выбрался на привальный брус и с ужасом посмотрел на то, что стало с лодкой. Развороченный нос медленно уходил в дымящуюся воду». Так вспоминал о случившемся командир подводной лодки Б-37 капитан второго ранга Анатолий Бегеба.
В то утро ничто вроде бы не предвещало беды: после подъема флага экипаж подлодки, входившей в состав 211-й бригады 4-й эскадры Северного флота, приступил к осмотру вооружения и технических средств. И вдруг из рубки повалил густой дым. Вскоре раздался нарастающий гул, и появились языки пламени.
Одним из немногих, кто не потерял самообладания, был оперативный дежурный. Над пирсом раздался его взволнованный, но твердый голос: «Аварийная тревога! Пожар на Б-37! Пожар на Б-37! Повторяю…». Бесстрашный старпом Арнольд Симонян, жить которому оставалось считанные минуты, напрягая легкие, отчаянно кричал морякам соседней лодки с-350: «Скорее отходите от нас! Ребята, скорее!..».
Ослепительная вспышка
«…Взрыв чудовищной силы швырнул меня в воду. Я не почувствовал ледяного холода. Контуженный, выбрался на привальный брус и с ужасом посмотрел на то, что стало с лодкой. Развороченный нос медленно уходил в дымящуюся воду». Так вспоминал о случившемся командир подводной лодки Б-37 капитан второго ранга Анатолий Бегеба.
В то утро ничто вроде бы не предвещало беды: после подъема флага экипаж подлодки, входившей в состав 211-й бригады 4-й эскадры Северного флота, приступил к осмотру вооружения и технических средств. И вдруг из рубки повалил густой дым. Вскоре раздался нарастающий гул, и появились языки пламени.
Одним из немногих, кто не потерял самообладания, был оперативный дежурный. Над пирсом раздался его взволнованный, но твердый голос: «Аварийная тревога! Пожар на Б-37! Пожар на Б-37! Повторяю…». Бесстрашный старпом Арнольд Симонян, жить которому оставалось считанные минуты, напрягая легкие, отчаянно кричал морякам соседней лодки с-350: «Скорее отходите от нас! Ребята, скорее!..».
Бегеба успел по телефону доложить о пожаре начальнику штаба Северного флота контр-адмиралу Андрею Юдину. Дым, тем временем, густел, а пламя взметнулось еще выше. «Я приказал радистам прыгать на палубу, чтобы не отравились ядовитыми газами, — вспоминал командир. — А сам побежал в корму, где был аварийно-спасательный люк, по которому можно было проникнуть в седьмой отсек. Не добежал шагов десять…».
«Началась атомная война!»
Перед взрывом раздался негромкий хлопок. Потом — ослепительная вспышка. Взрыв чудовищной силы буквально разметал субмарину. Все, кто находился на Б-37, погибли — всего 59 моряков. Основательно досталось и подлодке С-350 — на ее борту было 11 убитых.
Смерть добралась и до некоторых членов экипажей других субмарин и матросов береговой базы. Осколки и обломки подлодки разлетелись так широко, что настигли людей, находившихся за пределами пирса. Погибшие были молодыми, крепкими парнями. Многим не исполнилось и двадцати. Самым старшим морякам не было и тридцати пяти лет…
В тот страшный день в поселок к своему жениху — военному моряку приехала врач Валентина Рыжкова. Она слышала, как содрогнулся воздух, задрожала земля, увидела расплывающееся над гаванью огромное черное облако. В окрестных домах были выбиты стекла, снесены двери, погас свет. У Валентины тут же сверкнуло в голове: «Началась атомная война!»
Наверное, так же решили и другие жители Полярного, которые в панике выскочили на улицу. Среди них были родственники уже погибших членов экипажа Б-37. Но они еще не знали, что в их дом уже ворвалась беда…
На место взрыва прибыла правительственная комиссия, в состав которой входили и военные моряки, и ученые. Возглавлял группу адмирал флота Сергей Горшков. Он был в ярости. Рассказывали, что адмирал буквально влетел в палату госпиталя, где лежал Бегеба и, склонившись над ним, прокричал: «Твое место не здесь, а в губе Кислой, вместе с экипажем!» Место, которое назвал Горшков, было кладбищем Полярного, куда свозили для похорон останки погибших моряков.
Не боезапас, а мусор
Специалисты пытались установить причины катастрофы — они выдвинули более двадцати версий, но после совещаний и консультаций оставили лишь четыре. Среди них — предположение о повреждении одной из торпед во время погрузки на подлодку. Мол, царапины решили замаскировать с помощью паяльной лампы, ставшей причиной пожара.
«Началась атомная война!»
Перед взрывом раздался негромкий хлопок. Потом — ослепительная вспышка. Взрыв чудовищной силы буквально разметал субмарину. Все, кто находился на Б-37, погибли — всего 59 моряков. Основательно досталось и подлодке С-350 — на ее борту было 11 убитых.
Смерть добралась и до некоторых членов экипажей других субмарин и матросов береговой базы. Осколки и обломки подлодки разлетелись так широко, что настигли людей, находившихся за пределами пирса. Погибшие были молодыми, крепкими парнями. Многим не исполнилось и двадцати. Самым старшим морякам не было и тридцати пяти лет…
В тот страшный день в поселок к своему жениху — военному моряку приехала врач Валентина Рыжкова. Она слышала, как содрогнулся воздух, задрожала земля, увидела расплывающееся над гаванью огромное черное облако. В окрестных домах были выбиты стекла, снесены двери, погас свет. У Валентины тут же сверкнуло в голове: «Началась атомная война!»
Наверное, так же решили и другие жители Полярного, которые в панике выскочили на улицу. Среди них были родственники уже погибших членов экипажа Б-37. Но они еще не знали, что в их дом уже ворвалась беда…
На место взрыва прибыла правительственная комиссия, в состав которой входили и военные моряки, и ученые. Возглавлял группу адмирал флота Сергей Горшков. Он был в ярости. Рассказывали, что адмирал буквально влетел в палату госпиталя, где лежал Бегеба и, склонившись над ним, прокричал: «Твое место не здесь, а в губе Кислой, вместе с экипажем!» Место, которое назвал Горшков, было кладбищем Полярного, куда свозили для похорон останки погибших моряков.
Не боезапас, а мусор
Специалисты пытались установить причины катастрофы — они выдвинули более двадцати версий, но после совещаний и консультаций оставили лишь четыре. Среди них — предположение о повреждении одной из торпед во время погрузки на подлодку. Мол, царапины решили замаскировать с помощью паяльной лампы, ставшей причиной пожара.
По другой версии, на борту подводной лодки казались некачественные торпеды, которые погрузили на Б-37 во время отсутствия Бегебы. По его словам, когда он прибыл из отпуска (это было незадолго до трагедии — авт.), минер доложил: «Товарищ командир, мы приняли не боезапас, а мусор!». Командир стал разбираться, в чем дело и оказалось, что все лучшее ушло на Кубу, где начинался Карибский кризис.
«А нам — второму эшелону — сбросили просроченное торпедное старье, все, что наскребли в арсеналах, — возмущался Бегеба. — Хотя мы стояли в боевом дежурстве. Все эти версии про то, что в носу шли огневые работы, паяли вмятину на зарядном отделении — полная чушь.
По его мнению, выбило донышко старого баллона. Тем более, перед пожаром был слышен хлопок. Воздушная струя взрезала по обшивке торпеды, которая, как и другие, лежала в смазке на стеллажах. Под ними же хранились банки с «кислородными консервами» — пластинами регенерации. А масло в кислороде воспламеняется само по себе…
После того как сдетонировали торпеды, грянул взрыв (некоторые считают, что их было два или даже три — авт.). Кстати, после этого случая морякам запретили хранить банки с «регенерацией» в торпедных отсеках.
Что ж, профессионалу вполне можно верить. Но вызывает удивления тот факт, что никто не выдвинул версию о преднамеренном взрыве, террористическом акте. Или такое предположение все же выдвигали?
Звонок Хрущева
Министр обороны Родион Малиновский, ознакомившись с мнением экспертов, потребовал сделать оргвыводы. За этим коротким канцеляризмом таилась угроза серьезного наказания. Оно должно было настигнуть командующего Северным флотом адмирала Андрея Чабаненко и командира подлодки Б-37. Это несколько повредило карьере первого — в июне 1962 года Чабаненко был снят с поста и назначен помощником начальника Генштаба по морским делам. А вот судьба Бегебы повисла на волоске.
«А нам — второму эшелону — сбросили просроченное торпедное старье, все, что наскребли в арсеналах, — возмущался Бегеба. — Хотя мы стояли в боевом дежурстве. Все эти версии про то, что в носу шли огневые работы, паяли вмятину на зарядном отделении — полная чушь.
По его мнению, выбило донышко старого баллона. Тем более, перед пожаром был слышен хлопок. Воздушная струя взрезала по обшивке торпеды, которая, как и другие, лежала в смазке на стеллажах. Под ними же хранились банки с «кислородными консервами» — пластинами регенерации. А масло в кислороде воспламеняется само по себе…
После того как сдетонировали торпеды, грянул взрыв (некоторые считают, что их было два или даже три — авт.). Кстати, после этого случая морякам запретили хранить банки с «регенерацией» в торпедных отсеках.
Что ж, профессионалу вполне можно верить. Но вызывает удивления тот факт, что никто не выдвинул версию о преднамеренном взрыве, террористическом акте. Или такое предположение все же выдвигали?
Звонок Хрущева
Министр обороны Родион Малиновский, ознакомившись с мнением экспертов, потребовал сделать оргвыводы. За этим коротким канцеляризмом таилась угроза серьезного наказания. Оно должно было настигнуть командующего Северным флотом адмирала Андрея Чабаненко и командира подлодки Б-37. Это несколько повредило карьере первого — в июне 1962 года Чабаненко был снят с поста и назначен помощником начальника Генштаба по морским делам. А вот судьба Бегебы повисла на волоске.
Из воспоминаний Владимира Касатонова, бывшего в то время командующим Черноморским флотом: «Был обычный февральский вечер, и мы с женой сидели у телевизора, когда раздался звонок по закрытому телефону. Звонил сам Хрущев. Поздоровавшись, Никита Сергеевич сразу начал с главного:
— Мы, Владимир Афанасьевич, строим сейчас на Севере большой атомный флот, с помощью которого будем скоро угрожать Америке, но на Северном флоте беспорядок. Буквально недавно прямо у причала взорвались две подводные лодки. Резонанс и в ЦК, и в Правительстве крайне тяжелый. После «Новороссийска» (линкор, взорвавшийся в октябре 1955 года на севастопольском рейде — авт.) это самая тяжелая катастрофа. Кроме того, мне известно, что тамошний комфлота Чабаненко атомными лодками совершенно не занимается, считает их недоработанными, ведет перепалку с Горшковым. А вы подводник, на Черном море навели порядок, так что собирайтесь на Север, принимайте флот, осваивайте атомные лодки!
Опыт службы подсказывал, что если первое лицо государства звонит в воскресный день прямо домой, то вопрос не только срочный, но уже и решенный…".
Кстати, Владимир Касатонов — к слову, отец адмирала Игоря Касатонова, в прошлом бывший первый заместитель главнокомандующего ВМФ России — считал, что командира Б-37 надо сурово наказать…
Вердикт: невиновен
«Малиновский распорядился отдать меня под трибунал, — вспоминал Бегеба. — Видимо, принял такое решение на основании акта государственной комиссии по расследованию. Но акт составили за пять дней до того, как лодку подняли и детально осмотрели. Там не учитывались многие важные нюансы…».
Почти никто не сомневался, что военный трибунал вынесет суровый приговор. За три месяца уголовное дело по обвинению Бегебы в должностном преступлении распухло до шести томов. Казалось, что его уже ничего не спасет.
Стоит заметить, что Бегеба был вынужден защищаться в суде сам, ибо женщина-адвокат, оказалась совершенно некомпетентной в морских делах. И сделал это вполне профессионально. Впрочем, ему ничего бы не помогло, если бы члены военного трибунала «прогнулись» перед высоким начальством…
Председатель военного трибунала Северного флота полковник Федор Титов побывал на месте происшествия. Внимательно осмотрел часть злосчастной лодки, поднятую из воды, поговорил со многим подводниками, встречался с жителями города — свидетелями катастрофы. И, разумеется, выслушал показания командира подлодки.
Как проходил суд, рассказал Бегеба: «Обвинитель задает вопрос: почему воздушные баллоны ваших торпед просрочены с проверкой на два года? Отвечаю: торпеды принимали на лодку в то время, когда я был в отпуске. Я видел только дубликаты их формуляров. В них сроки проверки не записываются. А заносятся они в подлинники, которые хранятся в арсенале. Следующий вопрос: почему не была объявлена аварийная тревога, все ваши люди бросились в панике в корму? Отвечаю: расположение трупов в отсеках показывает, что каждый из погибших находился там, где обязывала его быть аварийная тревога. Доказательство — акт осмотра корабля водолазами. Еще вопрос: почему вы, командир, бежали в противоположную от пожара сторону — в корму? В вопросе ясно слышалось — „почему вы струсили?". Отвечаю: люк в носовой отсек без посторонней помощи изнутри открыть невозможно. А кормовой — аварийный — я открыл бы сам. Попасть в лодку в тот момент можно было только через него… Проверили мое заявление на одной из лодок — все точно».
После длительного обсуждения, члены суда пришли к единодушному выводу: Бегеба не виновен, а если и виновен, то только в том, что не погиб в результате возникшего на лодке пожара и взрыва, но за это, как известно, не судят.
Буря после приговора
Оправдание Анатолия Бегебы стало настоящей сенсацией. И — доказательством беспристрастности и честности суда, в состав которого, кроме Титова, входили капитан первого ранга Шкодин и капитан второго ранга Савельев. Впрочем, о суде и его вердикте знали немногие — пресса молчала, ибо дело было секретным. Да и сама катастрофа в поселке Полярный держалась в строгой тайне. Распространялись лишь тяжелые, страшные слухи.
После оглашения приговора разразилась буря. Титова вызвал к себе Касатонов. По словам председателя трибунала, адмирал неистовствовал: «Вы что, решили Президиум ЦК партии учить! Вы выбили у меня из рук рычаг, с помощью которого я хотел повернуть всю работу командиров по искоренению серьезных недостатков в службе и укрепить дисциплину! Решили быть умнее тех, кто в госкомиссии, которая разбиралась в происшествии, и прокуратуры флота, четыре месяца проводившей следствие по этому делу?!»
Финал этой тирады был такой: приговор по протесту военной прокуратуры флота будет отменен, а Бегеба осужден. Тогда полковник вспылил: «Что вы на меня кричите? Я вам не подчиняюсь!
«А кому? — ошарашено спросил Касатонов.
«Только советскому правосудию!» — ответил Титов.
— Мы, Владимир Афанасьевич, строим сейчас на Севере большой атомный флот, с помощью которого будем скоро угрожать Америке, но на Северном флоте беспорядок. Буквально недавно прямо у причала взорвались две подводные лодки. Резонанс и в ЦК, и в Правительстве крайне тяжелый. После «Новороссийска» (линкор, взорвавшийся в октябре 1955 года на севастопольском рейде — авт.) это самая тяжелая катастрофа. Кроме того, мне известно, что тамошний комфлота Чабаненко атомными лодками совершенно не занимается, считает их недоработанными, ведет перепалку с Горшковым. А вы подводник, на Черном море навели порядок, так что собирайтесь на Север, принимайте флот, осваивайте атомные лодки!
Опыт службы подсказывал, что если первое лицо государства звонит в воскресный день прямо домой, то вопрос не только срочный, но уже и решенный…".
Кстати, Владимир Касатонов — к слову, отец адмирала Игоря Касатонова, в прошлом бывший первый заместитель главнокомандующего ВМФ России — считал, что командира Б-37 надо сурово наказать…
Вердикт: невиновен
«Малиновский распорядился отдать меня под трибунал, — вспоминал Бегеба. — Видимо, принял такое решение на основании акта государственной комиссии по расследованию. Но акт составили за пять дней до того, как лодку подняли и детально осмотрели. Там не учитывались многие важные нюансы…».
Почти никто не сомневался, что военный трибунал вынесет суровый приговор. За три месяца уголовное дело по обвинению Бегебы в должностном преступлении распухло до шести томов. Казалось, что его уже ничего не спасет.
Стоит заметить, что Бегеба был вынужден защищаться в суде сам, ибо женщина-адвокат, оказалась совершенно некомпетентной в морских делах. И сделал это вполне профессионально. Впрочем, ему ничего бы не помогло, если бы члены военного трибунала «прогнулись» перед высоким начальством…
Председатель военного трибунала Северного флота полковник Федор Титов побывал на месте происшествия. Внимательно осмотрел часть злосчастной лодки, поднятую из воды, поговорил со многим подводниками, встречался с жителями города — свидетелями катастрофы. И, разумеется, выслушал показания командира подлодки.
Как проходил суд, рассказал Бегеба: «Обвинитель задает вопрос: почему воздушные баллоны ваших торпед просрочены с проверкой на два года? Отвечаю: торпеды принимали на лодку в то время, когда я был в отпуске. Я видел только дубликаты их формуляров. В них сроки проверки не записываются. А заносятся они в подлинники, которые хранятся в арсенале. Следующий вопрос: почему не была объявлена аварийная тревога, все ваши люди бросились в панике в корму? Отвечаю: расположение трупов в отсеках показывает, что каждый из погибших находился там, где обязывала его быть аварийная тревога. Доказательство — акт осмотра корабля водолазами. Еще вопрос: почему вы, командир, бежали в противоположную от пожара сторону — в корму? В вопросе ясно слышалось — „почему вы струсили?". Отвечаю: люк в носовой отсек без посторонней помощи изнутри открыть невозможно. А кормовой — аварийный — я открыл бы сам. Попасть в лодку в тот момент можно было только через него… Проверили мое заявление на одной из лодок — все точно».
После длительного обсуждения, члены суда пришли к единодушному выводу: Бегеба не виновен, а если и виновен, то только в том, что не погиб в результате возникшего на лодке пожара и взрыва, но за это, как известно, не судят.
Буря после приговора
Оправдание Анатолия Бегебы стало настоящей сенсацией. И — доказательством беспристрастности и честности суда, в состав которого, кроме Титова, входили капитан первого ранга Шкодин и капитан второго ранга Савельев. Впрочем, о суде и его вердикте знали немногие — пресса молчала, ибо дело было секретным. Да и сама катастрофа в поселке Полярный держалась в строгой тайне. Распространялись лишь тяжелые, страшные слухи.
После оглашения приговора разразилась буря. Титова вызвал к себе Касатонов. По словам председателя трибунала, адмирал неистовствовал: «Вы что, решили Президиум ЦК партии учить! Вы выбили у меня из рук рычаг, с помощью которого я хотел повернуть всю работу командиров по искоренению серьезных недостатков в службе и укрепить дисциплину! Решили быть умнее тех, кто в госкомиссии, которая разбиралась в происшествии, и прокуратуры флота, четыре месяца проводившей следствие по этому делу?!»
Финал этой тирады был такой: приговор по протесту военной прокуратуры флота будет отменен, а Бегеба осужден. Тогда полковник вспылил: «Что вы на меня кричите? Я вам не подчиняюсь!
«А кому? — ошарашено спросил Касатонов.
«Только советскому правосудию!» — ответил Титов.
Военная прокуратура действительно внесла протест, Титов не сомневался, что оправдательный приговор Бегебе будет отменен. Каково же было его изумление, когда он получил из военной коллегии Верховного суда короткую телеграмму: «ОПРАВДАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР ОСТАВЛЕН СИЛЕ ТЧК РАДЫ ЗА ПРАВОСУДИЕ ТЧК ПОЗДРАВЛЯЕМ ТЧК».
Полковник Титов облегченно вздохнул.
Вопросы без ответов
Вскоре он получил известие о присвоении очередного звания — генерал-майора юстиции. Через полгода Титов был назначен на должность начальника организационно-инспекторского отдела Военной коллегии Верховного суда СССР.
Некоторое время спустя Титов встретил с Касатоновым. Тот разговаривал с ним исключительно доброжелательно. Разумеется, вспомнили дело командира Б-37. «Оправдательн ый приговор обсуждался в самой высокой инстанции страны и был признан обоснованным, правильным, сказал адмирал. — Верховный суд не случайно его утвердил, отклонив протест военной прокуратуры».
Так что же все-таки произошло? Почему «стрелочника» Бегебу сначала хотели сурово наказать, но потом, по непонятной причине, сменили гнев на милость? Поняли, что на борту субмарины оказалось некачественное вооружение, ставшее роковым?
Неужели, хотя в это слабо верится, на самом верху признали правильность выводов военного трибунала и поверили доводам командира подводной лодки?
Ни на один вопрос нет ответа. Причины взрыва (взрывов?) на Б-37 так и не установлены.
Пронзительная, холодная тишина стоит над поселком Полярный. Сегодня о трагической истории напоминает лишь серый бетонный обелиск, на котором выбито: «Морякам-подводникам, павшим при исполнении воинского долга 11 января 1962 года».
Полковник Титов облегченно вздохнул.
Вопросы без ответов
Вскоре он получил известие о присвоении очередного звания — генерал-майора юстиции. Через полгода Титов был назначен на должность начальника организационно-инспекторского отдела Военной коллегии Верховного суда СССР.
Некоторое время спустя Титов встретил с Касатоновым. Тот разговаривал с ним исключительно доброжелательно. Разумеется, вспомнили дело командира Б-37. «Оправдательн ый приговор обсуждался в самой высокой инстанции страны и был признан обоснованным, правильным, сказал адмирал. — Верховный суд не случайно его утвердил, отклонив протест военной прокуратуры».
Так что же все-таки произошло? Почему «стрелочника» Бегебу сначала хотели сурово наказать, но потом, по непонятной причине, сменили гнев на милость? Поняли, что на борту субмарины оказалось некачественное вооружение, ставшее роковым?
Неужели, хотя в это слабо верится, на самом верху признали правильность выводов военного трибунала и поверили доводам командира подводной лодки?
Ни на один вопрос нет ответа. Причины взрыва (взрывов?) на Б-37 так и не установлены.
Пронзительная, холодная тишина стоит над поселком Полярный. Сегодня о трагической истории напоминает лишь серый бетонный обелиск, на котором выбито: «Морякам-подводникам, павшим при исполнении воинского долга 11 января 1962 года».