По ту сторону партизан

 

Анатолий Тасминский — полковник в отставке, автор книги «Отряд» — о белорусских партизанах. В отряде имени Кирова 37-й партизанской бригаде им. А. Я. Пархоменко громил врага его отец Иосиф Тасминский, там он прошел ступени командира отделения, командира взвода и наконец комиссара отряда…

Мы привыкли к одному стереотипу деятельности партизан — военному. Но ведь они жили и обычной жизнью: любили, женились, даже заводили партизанские семьи. Мечтали, учили детей — в некоторых больших соединениях были даже школы. И, конечно же, когда человек каждый день ходит под смертью, он поверит во что угодно. Война, известно, не щадит никого — ни рядовых, ни командиров, ни героев, ни обычных людей. И в моменты грозящей опасности некоторых из них — в том числе коммунистов и комсомольцев — вдруг посещают предчувствия предстоящей беды. Хотя далеко не всем удавалось отвести от себя указующий перст Молоха.

Почувствовал скорую гибель

«СП»: — Анатолий Иосифович, люди на войне, как известно, особенно внимательны к своим предчувствиям. Что есть в вашем писательском арсенале на сей счет?

— О предчувствиях? О них ветераны мне много чего рассказывали. Партизаны верили и в вещие сны, и в предчувствия на подсознательном уровне, даже в гадания. В близлежащих селах и деревнях партизанской зоны проживали бабушки, толковавшие сны и гадающие на картах; впрочем, такие «оракулы» были и в самом партизанском отряде. Узнать свою судьбу или определить, что означал тот или иной сон, было интересно не только рядовому составу отряда, но порой и командованию, которое охотно обращалось к этим необычным людям.

В отряде, где партизанил мой отец, в санчасти служила мама будущего известнейшего советского писателя Алеся Адамовича — Анна Митрофановна (кстати, и сам Алесь в то время там находился). Так вот она вспоминала, что незадолго до гибели у комиссара отряда Петра Буянова были нехорошие предчувствия. Женщина дежурила возле раненого партизана в санчасти — тогда она располагалась в одной из изб деревни Сковшин. И тут в помещение вошел комиссар, присел у стола и надолго погрузился в какие-то свои, видимо, невеселые, тягостные мысли — это было видно по его печальному лицу. Потом вынул из кармана листочек бумаги, взял карандаш и начал что-то писать. А когда закончил, обратился к Анне Митрофановне: «Возьмите, пожалуйста, — это адреса моих родных: жены и сестры. Я чувствую, что меня не сегодня так завтра убьют. А вы можете остаться в живых — передайте им мое последнее письмо. Пусть они и мои сыновья (у меня их трое) прочитают это послание»…

Женщина вспоминала, что, взглянув на ставшим почему-то серым лицо комиссара и услышав его хрипловатый голос, она не стала протестовать, а просто взяла переданное ей письмо Буянова… И что, вскоре отряд попал в устроенную немцами засаду, и комиссар, действительно, погиб. Кстати, Анна Митрофановна после войны нашла семью Буянова — вдову и трех сыновей, — передала то письмо. А недавно внук Буянова отыскал меня по интернету — переписываемся.

Роковая рокировка

«СП»: — Это, наверное, не единственный случай?

— Да, вот еще один. Командование отряда решило сделать фрицам в самом конце декабря 1942 года новогодний подарочек — пустить под откос железнодорожный состав с фашистами. На выполнение задания по подрыву эшелона с немцами отправились четверо партизан. Настроение боевое, то есть хорошее и даже веселое. По крайней мере, один из бойцов, Николай Яльчик, всю дорогу травил байки, смешные истории и анекдоты. Однако, командиру группы, Михаилу Суховеркову, почему-то было не до шуток — ушел в себя и все время о чем-то думал. Затем вдруг сказал: «Знаете, ребята, с нами может произойти все что угодно, — поэтому в случае чего я вас прошу передать моим родным, которые живут в Кисловодске, правду обо мне — о том, как сражался их сын и брат. Если, конечно, кто-то из вас выживет в этой войне».

Но друзья не разделили меланхолию Михаила, особенно Николай Яльчик: «Миша! Мы с тобой еще отпразднуем в Берлине нашу победу»… Добрались до железнодорожного полотна — а пройдено семьдесят километров с шестнадцатью килограммами взрывчатки — к ночи на 29 декабря, подготовили все необходимое. Двое бойцов — Белечков и Макейчик — остались в качестве охранения на опушке леса, а пессимист Михаил с Николаем, оптимистом, взяв ящик со взрывчаткой, ползком направились к железнодорожной насыпи.

Уже слышен был отдаленный лязг подходившего состава, и через несколько минут он подкатит к месту закладки взрывчатки. Вот-вот должны появиться подрывники… И вдруг — взрыв! Но это же рано! Состав был на удалении двухсот метров. Что же случилось?

Эшелон остановился, его охрана открыла ураганный автоматный и пулеметный огонь, взвились осветительные ракеты. Открыла пулеметный огонь и охрана железной дороги — из дзотов… Белечков и Макейчик пролежали в кустах на снегу — пока немцы, починив путь, не укатили дальше, — а тут и забрезжил рассвет. Приблизившись к насыпи, они ползком полчаса ощупывали местность — еще теплилась надежда найти живых товарищей. Не нашли. Значит, товарищи погибли, подорвавшись на своей мине: что-то не так было ими сделано. Впрочем, таких подрывов — на собственной мине — в каждом партизанском отряде было изрядно.

Вот и не верь после этого в предчувствия. А ведь на этот подрыв должен был идти мой отец. Он даже стоял в строю — на инструктаже… Как вдруг к командиру подошел Николай Яльчик: дескать, очень прошу, командир, отправить меня на это задание, у меня ведь скоро день рождения, и вот: я хочу сам себе подарок сделать — эшелон пустить под откос, это у меня будет уже пятый по счету. И командир поставил Яльчика вместо моего отца. Я много раз слышал историю с самоподрывом Яльчика от моего отца: он очень переживал гибель своего товарища.

«Сожительство прекратить!»

«СП»: — Анатолий Иосифович, хотелось бы затронуть особую тему — «женщина на войне». Каковы были взаимоотношения между слабым и сильным полом в партизанской среде?

 — Женщины воевали наравне с мужчинами. Правда, их старались направлять то в хозяйственный взвод, то санитарками, но были и такие — им подавай оружие, мстить хотят за погибших родных. Такой была, например, Мария Болбас: вернувшись с одного задания, она тут же напрашивалась идти на другое, в составе уже другой группы.

Но женщина есть женщина, и всегда на нее найдется мужской взгляд. Работая архиве, я как-то обнаружил любопытный документ. Давайте-ка приведу вам его без купюр, — в нем, кстати, упоминается и мой отец:

«Командиру отряда им. Кирова т. Шпрыгову, комиссару отряда тов. Тасминскому. Приказания.

«Несмотря на решения 5-го пленума ЦК КП (б) Белоруссии о неправильном взаимоотношении с женщинами-партизанками, находящимися в отрядах, многие командиры допускают сожительство, используя своё служебное положение. Несмотря на то, что такие командиры были предупреждены партийными собраниями, они продолжают сожительство, как, например, Дроздов, Королёв, Попов и другие.

Приказываю: «Прекратить сожительство с женщинами всем партизанам. И впредь не допускать нарушения решения высшего органа нашей партии Ленина-Сталина. Лица, допускающие это, нарушают решения вышестоящих директив и не могут нести высокое звание командира.

Командиру и комиссару перевести в боевые взводы женщин, которые имеют сожительство с партизанами. Перевести на казарменное положение всех женщин на правах рядовых бойцов-партизан. С тем, чтобы они постоянно находились в своих подразделениях и без разрешения командира отделения никуда не отлучались. Комиссару отряда, в соответствии с этим приказанием, провести политико-воспитательную работу среди женщин, предупредив, что при допущении сожительства их с партизанами, к ним будут применяться меры, вплоть до исключения из отряда.

Комиссар 37-й партизанской бригады им. Пархоменко (подпись) Храпко. 9.6.1944 г.".

Вот так — об отношениях между слабым и сильным полом в отряде. Но должен заметить, что приказ этот - при всем даже желании его исполнить — был невыполним, ибо, во-первых, затрагивался «основной инстинкт», и, во-вторых, как и когда его выполнять, если через месяц будет освобождена Белоруссия, и большинство партизан станут бойцами и командирами Красной Армии. Мой отец — упомянутый в приказе «комиссар отряда тов. Тасминский», — когда я ему рассказал о найденном приказе, от души рассмеялся: после войны, многие из партизан все равно ведь вернутся к своим зазнобам, создадут семьи. Были, понятно, и исключения.