ВЛ / Статьи / Интересное

Звездочка (рассказ)

+14
9-03-2016, 04:00...
3 417
 

Звездочка (рассказ)

(Рассказ был написан со слов очевидца событий. Останки неизвестного красноармейца были найдены поисковой группой в 1998 году и перезахоронены в станице Смоленской Краснодарского края) 

Бой за станицу стихал…. По ее запыленным улицам, тяжело топая ботинками, пробежали последние группы отступавших красноармейцев: в линялых гимнастерках, местами черных от разводов проступившего пота. Советские войска, обескровленные непрерывными боями последних недель, оставляли населенный пункт, превосходящему их по силе, противнику.

На окраине станицы еще раздавались одиночные выстрелы, перебиваемые короткими автоматными очередями, и кое-где звучали разрывы гранат, а за церковью на майдане ревели моторами немецкие танки. Но вскоре пришла какая-то тягостная тишина, неуловимо зловещая в своем ожидании. 

Обнажились дранкой стены уцелевших хат, испещренные отметинами осколков мин и снарядов. Посеченные пулями, поникли молоденькие яблони в колхозном саду, кровоточа соком из свежих ран. Из многих мест станицы поднимался черный дым от горевших домов и танков. Подхваченный ветром и перемешанный с пылью, он оседал по окрестностям удушливым покрывалом. 

Некогда оживленная многолюдная станица, казалось, вымерла. Станичники, в большинстве своем старики и бабы с малыми ребятами, не успевшие эвакуироваться, попрятались по хатам. Не видно летающих птиц и не слышно разноголосого прежде гама домашней живности. Даже привычная брехня собак, стороживших казачьи подворья, давно оборвалась. И только где-то еще, на отшибе, продолжала жалобно мычать чья-то недоеная коровенка, призывающая запропавшую хозяйку. Но вскоре с той стороны послышались несколько выстрелов, и горемычное животное затихло. Окружающий мир опустел, подчинившись безмолвию, словно затаившись в предчувствии грядущей грозы…. 

На краю станицы, в одном из стоявших на возвышенности домов, с плотно закрытыми ставнями, еле слышно скрипнула входная дверь, и в образовавшейся щели любопытно сверкнули чьи-то два настороженных глаза. Потом дверь скрипнула еще раз, выпуская наружу белобрысую детскую головенку. Вихрастая голова с веснушчатым лицом и облупленным от солнца носом стрельнула по сторонам голубыми глазами, с опаской осматриваясь, и наконец, решившись, подалась вперед. Вслед за ней в проеме двери появилось худенькое тельце мальчугана лет десяти. 

Маленького казачонка звали Василько. В покинутой хате осталась обеспокоенная мать с годовалой сестричкой, хныкающей у нее на руках. Отца Василько проводил на фронт еще прошлым летом. С тех пор они с матерью получили всего одну весточку от него: измятый треугольник с лиловым штемпелем полевой почты. Мать, склонившись над письмом, долго плакала, роняя крупные слезы. А потом принималась перечитывать его, почти не вглядываясь в расползающиеся буквы на влажной бумаге, и уже наизусть повторяла детям строчки из письма. 

Василько, тесно прижавшись к теплому материнскому плечу, заворожено вслушивался в отцовские слова, звучавшие маминым голосом, а его маленькая несмышленая сестра ползала у их ног и что-то лопотала на своем непонятном языке. Из короткого письма сын перво-наперво усек, что воюет батько в кавалерийской части и добре бьет фашистов, о чем через час уже знали все друзья Василько, и что стало предметом его особой гордости. В какой части и где служил батько, он не знал, но верил, что речь в письме идет о Кубанском казачьем корпусе, о геройских делах которого Василько слышал из черной тарелки радио, висевшей у них в хате на стене. Оно теперь давно не работало, и как порой не пытался хлопчик теребить идущие к нему провода, стремясь оживить непонятный аппарат, но все равно он молчал. 

А возникшая однажды за горизонтом канонада, как отзвук дальней летней грозы, начинала постепенно усиливаться, подступая изо дня в день все ближе к станице. И настал час, когда на их подворье начали спешно собираться бойцы, определенные к ним в хату на постой, и стали выбегать на улицу, не попрощавшись. А Василько так надеялся познакомиться поближе с кем-нибудь из солдат, и выпросить у него один-единственный патрончик для себя. Потом в станице начали рваться снаряды, и одним из них снесло купол церкви, золотистый отблеск которого привык видеть каждый день Василько, выходя по утрам на крыльцо своего дома.

Испуганная мать, схватив дочурку, заставила его, подталкивая, спуститься с ними в подпол и плотно закрыла крышкой вход. И вот уже больше суток он сидит в холодной яме, насыщенной запахом кислой капусты и моченых яблок, и смотрит на зыбкий огонек оплывающей свечи, которую время от времени зажигает мать. Василько томится от бездеятельности, и ему кажется, что он уже целую вечность провел в этом нерадостном заточении. Вздрогнув в очередной раз от близкого писка зашуршавшей мыши, Василько поднимает глаза к потолку и напряженно вслушивается в отголоски продолжающегося в станице боя, переживая, что не может стать свидетелем захватывающих событий, происходящих там. И незаметно для себя он снова засыпает. 

Василько проснулся от непривычной тишины. Рядом с ним размеренно дышала мать и безмятежно сопела носом сестричка. Мальчик, стараясь не разбудить спящих, поднялся на ноги, тихонько направился к лазу подпола и ступил на лестницу. Деревянная ступенька, ведущая наверх, под ногой Василько по-предательски скрипнула, и он испуганно обмер, боясь, что проснется мать и вернет его назад. Но все обошлось, ее ровное дыхание не сбилось. Приподняв с усилием тяжелую крышку подпола, Василько придержал ее и в тоже мгновение ужом скользнул наружу. И вот он уже стоит на крыльце своей хаты и глядит на мир, не узнавая его, каким его помнил. Многое сейчас изменилось. В том старом мире, окружавшим его всегда, не было горящих и покалеченных хат, уродливых воронок от снарядов, сломанных плодовых деревьев и других следов разрушения, но самое страшное – не было такого вот безлюдья, которое обступало сейчас Василько. Не видно знакомых лиц и добрых улыбок, не слышно нигде приветливых слов. Все исчезло, кругом одна пустота и гнетущее чувство одиночества. 

Маленькому казачонку стало не по себе. Хотелось кинуться обратно и прижаться к теплому боку матери, которая сможет его защитить и утешить, как это было всегда. Василько уже было приоткрыл дверь в хату, собираясь назад, но тут его взгляд зацепился за предмет, стоявший на чурбаке у поленницы дров. «Ух, ты!.. Настоящий солдатский котелок…». И, забыв обо всех своих невзгодах, Василько со всех ног бросился к вожделенной находке, второпях забытой кем-то из вчерашних солдат. Обрадованный мальчик схватил драгоценный котелок и принялся его вертеть в руках, уже думая про себя: «Сегодня же покажу хлопцам.… Ни у кого такого нет.… Буду ходить с ним на рыбалку и уху варить. А может быть, сменяюсь с Федькой на его самокат, привезенный его братом из города, или с Ванькой на перочинный ножик с двумя лезвиями, или ...». Грандиозные планы в голове Василько начали выстраиваться длинной чередой. Округлый металлический котелок настолько завладел вниманием казачонка, что он не сразу уловил неясное движение в стороне от него. И подняв глаза, он от неожиданности выронил котелок на землю. Тот, со стуком упав, жалобно звякнул дужкой и откатился прочь...

На другой стороне улицы, прямо напротив Васильковой хаты, вдоль плетня, опираясь на винтовку и волоча по земле ногу, пробирался к соседскому дому незнакомый человек. Мальчуган испуганно присел, провожая его настороженным взглядом. Но, похоже, чужак его не заметил и звона упавшего котелка не услышал. Обогнув плетень, человек захромал к крыльцу дома, тяжело припадая на ногу. Василько заметил, с каким трудом давался ему каждый новый шаг. «Мабуть, раненый...», - подумал хлопец, наблюдая за действиями человека, взобравшегося на крыльцо. 

В соседском доме жила тетка Матрена, которая однажды грозила ему оторвать уши, если он не перестанет гонять ее гусей. Василько долго таил на нее обиду и простил, когда узнал, что мужа тетки Матрены забирают на фронт вместе с его отцом... Месяц назад, она, забрав троих детей, уехала куда-то к своим дальним родственникам, попросив мать Василько присмотреть за ее домом. 

Дверь в хату тетки Матрены была закрыта. Незнакомый человек несколько раз подергал за ручку, вслед за тем там что-то громко треснуло, и его фигура исчезла в проеме открывшейся настежь двери. 

Василько облегченно вздохнул, но, тем не менее, призадумался. «Сказать матери – выдерет, что сбежал от нее. Сходить посмотреть самому – боязно…». Мальчуган беспомощно оглянулся, словно ища у кого-то ответа на нелегкий вопрос, но вокруг все так же не было ни души. И Василько решился. Перебежав безлюдную дорогу, он юркнул в знакомый лаз плетня соседей и незаметно прокрался к дому. Протяжный стон, раздавшийся из разбитого взрывной волной окна, чуть было не обратил мальчонку вспять. На секунду оцепенев, прислушиваясь к звукам за окном, Василько снова двинулся вперед, отгоняя от себя подкативший к сердцу страх. Преодолев ступеньки крыльца, казачонок через открытую дверь шмыгнул мышкой в сенцы и там, затаившись, замер.

В хате царило безмолвие, и Василько вдруг услышал частое биение собственного сердца, почти такое же, как у пойманного воробья, когда его накрываешь ладошкой. Внутри дома тетки Матрены мальчик почувствовал себя увереннее; здесь он был частым гостем: дружил с хозяйскими детьми. 

Василько заглянул в кухню: «Никого...». Только на окне, жужжа, ползала по уцелевшему стеклу толстая противная муха, отсвечивая слюдяными крылышками. От входа по выскобленному до бела полу протянулась цепочка разбрызганных вишневых капель, уходивших дальше - в горницу.

Стараясь не ступать босыми ногами на подозрительные отметины, Василько крадучись пересек кухню и, добравшись до двери горницы, перестал дышать. Вытянув шею, он всмотрелся вглубь комнаты....

Возле кровати, устланной цветастым одеялом с взбитыми подушками, лежал на полу тот самый незнакомец. Закрыв глаза, он сипло дышал, тяжело поднимая грудь и вздрагивая выступающим кадыком. На бледном лице человека с высокого лба под коротко остриженными волосами ветвились по щеке тонкие струйки запекшейся крови. На светлой домотканой циновке в его ногах расползалось широкое темное пятно. Раненый был в военной форме, в той самой, которую Василько видел в станице на красноармейцах. Но одежда незнакомца пребывала в плачевном состоянии: покрыта слоем пыли, вымазана кровью и разодрана в нескольких местах. За поясной ремень со сбившимися набок расстегнутыми подсумками была засунута выгоревшая пилотка с красной звездочкой на ней.

«Наш», - уже окончательно перестал сомневаться Василько, разглядывая раненого красноармейца. Безвольно откинутая в сторону рука бойца продолжала сжимать винтовку, как бы из боязни с ней расстаться. Лежащее рядом с солдатом оружие тотчас приковало внимание маленького казачонка, и Василько не заметил, как раненый очнулся. От его стона мальчик вздрогнул и посмотрел на красноармейца. Тот лежал, не шевелясь, но глаза его были широко раскрыты, и немигающий взгляд уперся в какую-то точку на потолке. 

«Дядько...», - негромко позвал Василько, обращаясь к нему. Солдат услышал близкий, робкий зов и приподнял голову, напряженно всматриваясь в сторону раздавшегося голоса. Признав в вошедшем ребенка, он с облегчением вздохнул и расслабил напрягшееся было тело. Василько сделал нерешительный шаг к раненому и с опасением глянул на винтовку. Красноармеец, не сводивший с него глаз, перехватил боязливый взгляд мальчугана и с проступившей ласковостью в голосе произнес: «Не пужайся, хлопчик... Она не заряжена...» - и, кривя губы в страдальческой улыбке, опустил веки. 

Василько, осмелев, приблизился к лежащему телу солдата, присел возле него на корточки и потеребил за рукав, стараясь не смотреть на кровяные волосы раненого: «Дядько... Дядько, що з Вами?». 

Тот опять открыл воспаленные глаза и, незряче глядя в лицо казачонка, спросил:
- Немцы где?..
«Нема, дядечко, - ответил Василько, становясь на пол содранными коленками возле раненого, склоняясь над ним и с трудом разбирая его слабый шепот. А потом от себя добавил - И наших теж нема».

Красноармеец, слепо пошарив по полу рукой и нащупав острую коленку мальчугана, обхватил ее ладонью и слегка сжал: 
- Хлопчик, мне б водички попить...
- Я зараз, дядечко, - тотчас взвился на ноги Василько.

Кинувшись в кухню, казачонок поискал посудину для воды. Но понапрасну: ни крынок, ни кружек, ни другой какой завалящей емкости там не нашлось. Наверняка, рачительная тетка Матрена перед отъездом сховала все, что смогла, до возвращения домой. И тут Василько осенило: он вспомнил об оставленном котелке на своем подворье. Выбежав из хаты, где остался раненый солдат, быстроногий мальчуган понесся через дорогу. Подхватил котелок и, круто развернувшись, уже было собрался обратно, но близкий громкий выстрел остановил его прыть. Казачонок, метнувшись за угол своей хаты, скрылся за ним и выглянул наружу....

По противоположной стороне улицы в направлении их домов неторопливо шли несколько человек в незнакомой серо-зеленой форме. Приближающиеся люди были с оружием: частью – с черными автоматами в руках, частью – с винтовками наперевес. 

«Фашисты!..», - застыл на месте Василько, трепеща от ужаса, и первой мыслью было: бежать, спрятаться в густых лопухах, растущих позади дома. Но он не ушел. Объявший его страх - за себя, за мать с сестренкой, оставшихся в подполе, и раненого красноармейца, покинутого в другой хате, змеей заполз в сердце мальчика, заставляя покрыться холодной испариной лоб. Приникнув к стене хаты и осиливая пробивающуюся изнутри дрожь, Василько продолжал следить за врагом. 

Немцы, осматриваясь по сторонам, подходили ближе, и Василько уже мог различить их лица. Один из них - долговязый, в очках, остановился, вскинул к плечу винтовку и выстрелил куда-то вбок, в недоступную зрению казачонка цель. Оглушительный выстрел заставил мальчика вздрогнуть. Долговязый, опустив оружие, перещелкнул затвор, выбросивший блестящую гильзу в придорожную пыль. Другой немец, почти на голову ниже первого, рассмеявшись и что-то крикнув первому, не целясь, полоснул от бедра из автомата по ближайшим кустам на обочине. 

Винтовочный выстрел и сухая, короткая очередь автомата всполошили в курятнике за хатой Василько двух последних оставшихся у них с матерью несушек. Куры, до сей поры помалкивавшие, принялись недовольно кудахтать, и казачонок с досадой оглянулся назад, опасаясь, что шум может привлечь внимание немцев. Пронесло... Те, как ни в чем не бывало, продолжали свое неторопливое шествие по улице. 

Через некоторое время, дойдя до крайних домов, немецкие солдаты столпились на середине дороги и начали что-то громко обсуждать, жестикулируя руками. Слова из отрывистого, лающего языка, на котором изъяснялись немцы, отчетливо долетали до слуха Василько, но их смысла он не понимал. Расстояние, отделявшее казачонка от врагов, позволяло ему рассмотреть их во всех подробностях. 

...Куцые, расстегнутые кителя с блестящими пуговицами и засученными по локоть рукавами. За плечами - ранцы, в руках - оружие. У каждого фляжка в чехле и каска-горшок, подвешенные на широком ремне с массивной бляхой, а на боку - металлическая коробка, похожая на отрезанный кусок большой трубы. Фашисты стояли на дороге, расставив ноги в запыленных сапогах-раструбах с короткими объемными голенищами. Некоторые из них попыхивали сигаретками, сплевывая на землю тягучей слюной. Запрокинув голову, пили из фляжек воду, вздрагивая кадыком на шее, а потом опять вступали в оживленный разговор, и как сдавалось казачонку, спорили. 

Всего их было человек десять; и все они были для Василько врагами.

Тут один из них, похоже, начальник, повернувшись лицом в сторону Васильковой хаты, ткнул корявым пальцем, как показалось перепуганному мальчику, прямо на него. Казачонок изо всех сил вжался в саманную стену, пытаясь слиться с ней в одно целое. Но, казалось бы, всевидящий палец фашиста, неожиданно описав полукруг, уже переместился в другую сторону и метил в хату соседей. Следящие за движением пальца старшего немца другие после этого согласно покивали головами и, сказав ему, как послышалось Василько, что-то про волов: – «Яволь... Яволь...» - всей толпой ввалились на подворье тетки Матрены. 

Там они, опять посовещавшись, разделились. Двое прошли к амбару и принялись сбивать прикладами висящий на нем замок. Еще двое, где-то подобрав по пути старенькую корзину, отправились, посвистывая, к перелазу в плетне, отделявший дом от огорода. Щуплый немец в конце двора, воровато оглянувшись, быстро юркнул в погреб, крытый камышом. Другие разбрелись по подворью, осматривая хозяйственные постройки. Старший же немец, в сопровождении двух автоматчиков, не спеша поднялся на крыльцо и, пропустив вперед себя свою охрану, вслед за ними вошел в дом. 

Василько сжался в комочек в предчувствии чего-то страшного. Немцы пробыли в хате совсем недолго, как показалось казачонку, для которого бег времени остановился. Вскоре на пороге появился немецкий начальник. Спустившись со ступенек, он обернулся и выжидательно встал, скрестив руки на животе, поддерживаемом ремнем с отвисающей кобурой. 

Из сенцев хаты, подталкиваемый автоматами, вышел на крыльцо, шатаясь, знакомый Василько красноармеец. Острое зрение казачонка только теперь разобрало на свету, несмотря на бледную синеву искаженного болью лица, насколько он был молод. За спиной пленного стоял один из автоматчиков и держал в руке его винтовку. 

«Чому ж ты их не вбив, дядечко?..» – недоумевающе подумал маленький казачонок, увидев оружие красноармейца в руках у фашиста, напрочь забыв о расстегнутых, пустых подсумках и о незаряженном ружье.

Остановившись, раненый выпрямился и вскинул голову, смотря перед собой. Но сильный удар, последовавший сзади, сбросил его с крыльца, и красноармеец, скатившись по ступенькам, ударился лицом о землю и растянулся у ног немецкого начальника. Тот брезгливо отпихнул носком пыльного сапога вытянутую безжизненную руку красноармейца и что-то приказал своим подчиненным. Подскочив к лежащему, гитлеровские солдаты оторвали его от земли и попытались поставить на ноги. Но красноармеец был без сознания, и его тело, подламываясь в коленях, норовило завалиться в бок. Тогда немец с пистолетом снял с пояса фляжку и, открутив пробку, плеснул ему водой в лицо. После чего раненый очнулся и, открыв глаза, обвел языком пересохшие губы, пытаясь поймать неуловимые, срывающиеся капли. Он неуверенно, но уже самостоятельно стоял на своих ногах и, поддерживавшие его по бокам автоматчики отошли к своему начальнику и встали рядом с ним. 

Раненый красноармеец окончательно пришел в себя. Проведя ладонью по мокрому лицу и оставив на нем разводы крови вперемешку с грязью, он вытер руку о подол гимнастерки и посмотрел на стоявших перед ним гитлеровцев. В ответ один из них начал что-то говорить ему, как бы чего-то доказывая, и несколько раз показал рукой в ту сторону, откуда пришли немцы. А потом, как увидел Василько, пренебрежительно махнул в направлении, в котором отступали советские войска из станицы. 

Раненый красноармеец, порой качнувшись, сохранял равновесие, стараясь не опираться на раненую ногу, и молча смотрел на немца ничего не выражающим взглядом. Когда фашист устал объясняться с пленным по-русски, судя по некоторым исковерканным словам, которые смог разобрать мальчик, он перешел на немецкую брань. В том, что немец ругался у Василько не было никаких сомнений: уж больно громко тот кричал, широко раззявив рот и делаясь пунцовым в морде. Но красноармеец все равно продолжал молчать. Фашист, закончив ругаться, начал протирать платком свою красную лысину, горевшую в лучах солнца, как помидор на огороде матери Василько. Немецкий солдат, спрятав платок в нагрудный карман френча, взглянул на стоявшего перед ним пленного и что-то спросил, как будто повторяя свой предыдущий вопрос.

После слов нервного немца молодой красноармеец как-то насмешливо посмотрел на него, как будто увидел в первый раз, и отрицательно покачал головой. Разозленный фриц начал ругаться вновь, замахав перед пленным руками. Но тут наш солдат приподнял плечи, вбирая побольше воздуха в грудь, и разом его выдохнул в сторону немцев одним смачным, метким плевком. И залился безудержным искренним смехом, светя зубами на молодом лице.

Шокированные гитлеровцы отпрянули от пленного, наверно в первую секунду заподозрив, что русский просто сошел с ума. А наш солдат продолжал смеяться; и столько распирающей силы было в его веселье, столько ненависти к своим врагам и такого превосходства над ними, что гитлеровцы не выдержали. Старший из них что-то зло выкрикнул, резко поднял и опустил руку. В тот же миг, по бокам от него, сверкнули трассы двух очередей и скрестились на груди красноармейца, вспучивая лохмотьями сукно гимнастерки. Он не сразу упал: сильны еще были жизненные соки в молодом теле. Секунду, другую он стоял и только потом, когда поволокой затуманились глаза, солдат, оступившись, упал на спину, широко раскинув руки. А старший из немцев еще слепо шарил рукой по левому боку, лихорадочно отыскивая кобуру, и только потом, выдернув пистолет, принялся расстреливать бездыханное тело....

Василько видел все - до самой последней секунды. Расправа фашистов над нашим раненым солдатом потрясла его до самой глубины души. Слезы, переполнявшие глаза, текли по его щекам, оставляя на чумазом лице светлые дорожки. Он горько всхлипывал, не смея заплакать навзрыд, и трясся худеньким телом, прижавшись к стене дома. Потом он услышал встревоженный голос матери, звавшей его от порога. В хате, за закрытой дверью, прильнув к подолу ее юбки, Василько, не переставая плакать, начал рассказывать. Мать сидела на лавке: слушала, гладила его по голове и тоже плакала....

В тот день немцы побывали и в их хате. Взволнованную женщину с маленьким ребенком и нахохлившимся на лавке пацаном они не тронули.

Василько сидел в хате и исподлобья наблюдал, как бьется их посуда, вспарываются подушки и разрываются простыни. Он слышал, как хрустит на полу затоптанное стекло упавшей фотографии и как в курятнике носятся, хлопая крыльями, их несушки. Он все видел, слышал и ... запоминал. Немцы ушли по станице дальше, усыпав казачий двор куриным пером и гусиным пухом....

Когда на станицу начали спускаться сумерки, Василько с матерью, взяв лопату из сарая, вышли со своего подворья. Небо на востоке било огненными всполохами и приглушенными раскатами грома. В станице было тихо, только откуда-то издалека горланили пьяные немцы. Миновав улицу, они зашли во двор к тетке Матрене. Расстрелянный красноармеец лежал возле крыльца и открытыми глазами смотрел в темнеющее небо. 

Василько с матерью по очереди долго копали яму на огороде, а потом, выбиваясь из сил, тащили тело убитого по земле, истоптанной чужими сапогами. Уложив его в яму, мать сложила ему руки на груди и перекрестилась. Василько взялся за лопату, но мать, склонившись над солдатом, вытянула из-за ремня его пилотку, сняла звездочку и протянула сыну... Мальчик опустил ее в нагрудный карман – поближе к сердцу. Накрыв лицо солдата пилоткой, они начали засыпать могилу землей.... 


Прошло много лет

Я сижу во дворе у деда Василия и слушаю его неторопливое повествование о войне. Над нами раскидала ветви яблоня, откуда слетает, кружась, белый цвет: ложится на плечи, осыпает стол, за которым сидим мы с дедом. Его седая голова возвышается над столом. Старым его назвать никак нельзя: столько крепости в поджаром теле, столько энергии в движениях жилистых рук, что истинный возраст установить невозможно.

На празднично накрытом столе красуется нераспечатанная бутылка запотевшей «Георгиевской», но мы пьем крепчайший дедовский первач, а потом вкусно хрустим солеными огурцами. Черноглазая казачка, дедова сноха, хлопочет по двору и ставит на стол, ломящийся от изобилия, все новые и новые яства. Хлебосольные хозяева ради гостя готовы выставить все, чем так богаты кубанские станицы. И я уже, признаться, устал отнекиваться от гостеприимной назойливости хозяев, и молча киваю головой, когда передо мною появляется очередная миска. Я сыт по горло, но только из уважения к ним продолжаю ковыряться вилкой в тарелке и поднимаю стопку, чокаясь с дедом. 

Владения деда Василия знатные. На месте когда-то саманной хатки теперь вырос большой кирпичный дом. Подворье заасфальтировано и обнесено металлическим забором. Возле добротных хозяйственных построек, откуда доносится несмолкаемый гвалт всякой живности, виднеется «иномарка» старшего сына, отливающая серебристым металлом.

Дед рассказывает о войне, как будто сам там воевал. Хотя, по моим подсчетам, в то время ему было лет десять, не больше. Но в его словах звучит столько правды, а в глазах из-под кустистых бровей – столько боли, что я верю ему во всем.

Он вспоминает, переживая, и я волнуюсь вместе с ним. Тот солдат, о котором дед вел речь, давно покоится с боевыми товарищами у Вечного огня на станичной площади. Прах его после войны был перенесен туда силами ребят из поисковой группы. А дед Василий и поныне частенько наведывается к нему как к старому другу. И ходит не только туда...

Дед тянет меня за собой, и мы встаем из-за стола и, минуя калитку, попадаем на широкую станичную улицу, наполненную людьми и машинами. Переходим дорогу, сворачиваем в проулок, засаженный деревьями, а потом идем зелеными огородами. Затем огибаем чей-то двор и попадаем на место. 

На расчищенной посыпанной песком площадке – небольшой, свежевыкрашенный обелиск с красной звездочкой наверху. Латунная табличка с лаконичной надписью: «Неизвестному солдату 1942 год». У подножья обелиска – свежий букетик полевых цветов. 

Хитрый дед достает из пакета прихваченную бутылку, немудреную закуску и три одноразовых стаканчика. Наливает водку, и мы без тостов пьем: «За него...». Потом дед Василий стряхивает пустые стаканчики и прячет их. Остается только один: полный до краев и с куском хлеба наверху. Там... Под обелиском...

Мы стоим рядышком и молчим. Из рассказа деда я знаю, кому поставлен обелиск... Но я не знаю его. Проходит минута, другая... Дед тянется рукой в нагрудный карман и достает узелок из льняной ткани. Бережно, не торопясь, он разворачивает углы обыкновенного платка и протягивает мне руку. На ладони светилась каплей крови маленькая пятиконечная звездочка....

Эта красная звездочка одна из миллионов, рассыпанных по пахотным полям и в непроходимых болотах, в густых лесах и в высоких горах. Одна из многих, разбросанных в тысячекилометровых траншеях и бесчисленных окопах.

Одна из малости, дошедшая до наших дней. 

Это сестрица тех, что остались лежать под могильными плитами; и тех, что победно светились у стен рейхстага.







  • Яндекс.Метрика

  • Нам пишут Статьи разные Наши Партнеры
    Главная Контакты RSS
    Все публикуемые материалы принадлежат их владельцам. Использование любых материалов, размещённых на сайте, разрешается при условии размещения кликабильной ссылки на наш сайт.

Регистрация