Турция и Северный Кавказ: реальные и мнимые риски

 

Осложнение отношений Москвы и Анкары вызвало многочисленные прогнозы, что Турция может разыграть некую антироссийскую партию на Северном Кавказе. Пытаясь просчитать такие сценарии, некоторые вспоминают о том, что в северокавказских республиках проживает несколько тюркских народов, и полагают, что турецкое руководство захочет использовать их в своих целях в случае длительного серьезного конфликта с Россией. Подобные ожидания, скорее всего, связаны с памятью о том, как в первые годы после распада СССР активность Турции на постсоветском пространстве включала в себя и усилия по консолидации всех тюркских народов, по пропаганде идеи политического и культурного единства тюрок Малой Азии, Кавказа и даже Сибири.

Однако в сегодняшних условиях вероятность того, что тюркская общественность Северного Кавказа будет хоть в чем-то политически ориентироваться на Анкару, скорее всего, равна нулю. По крайней мере, какой-либо поддержки Турции очень трудно ожидать от общественников и организаций, которые хорошо узнаваемы в своих регионах, имеют удачный опыт проведения заметных публичных акций. Это относится в том числе и к тем, кто оппонирует власти по каким-то темам, вообще считается у себя в регионах «оппозицией».

И причина не только в общем «геополитическом выборе» единства с Россией. Дело еще и в том, что уже более десяти лет такие организации полностью концентрируются на вопросах, в решении которых центральную роль играет позиция региональной или федеральной власти, но никак не каких-либо внешних игроков. Это прежде всего защита земельных интересов тюркских народов, изменение административно-территориального деления внутри регионов в сторону, более выгодную для этих народов или отдельных их сел. Именно в этом — постоянная повестка кумыкских общественников в Дагестане, балкарских общественников в Кабардино-Балкарии.

Очевидно, что в нынешних политических условиях какой-либо намек на связь с Турцией заблокировал бы для тюркских общественников Северного Кавказа диалог с властью по этим вопросам. Причем не только с региональной властью, но и, разумеется, с федеральной, к которой они регулярно апеллируют.

Несколько иные темы имеют важность для общественных организаций еще одного тюркского народа — карачаевцев. Они в Карачаево-Черкесии четко делятся на провластные и не сотрудничающие с региональной властью, но последние не концентрируются на земельных и территориальных проблемах, предпочитая общую критику положения дел в регионе. Сейчас, когда у главы региона Рашида Темрезова близится срок окончания полномочий, карачаевский оппозиционный спектр закономерно активизировался. Но и у выступлений его предствителей главный адресат, открыто названный или подразумеваемый, — это федеральный центр, которому предстоит в ближайшее время определиться с кандидатами на пост главы региона. Организаторы «карачаевской фронды» явно не столь наивны, чтобы надеяться на внимание со стороны Кремля в случае, если они дадут хотя бы мелкий повод быть заподозренными в протурецких настроениях.

Интересно отметить, что общественники тюркских народов Северного Кавказа и до нынешнего конфликта с Анкарой весьма болезненно реагировали на попытки некоторых журналистов представить их как приверженцев «пантюркизма». Более того, организации, представляющие разные народы, по крайней мере в публичном пространстве избегают активного взаимодействия друг с другом, что тоже может быть связано с их нежеланием восприниматься как проводники некой единой «тюркской» платформы.

Если отвлечься от тюркских народов, то «турецкую угрозу» часто связывают и с крупной черкесской диаспорой Турции. Но даже если согласиться с мнением, что вся эта диаспора — на деле весьма неоднородная по политической ориентации, экономическому положению, расселению — готова единогласно поддержать какие-то проекты Анкары на Северном Кавказе, то не очень ясно, какие ресурсы она сможет для этого использовать. Можно долго рассуждать о том, почему представители черкесской диаспоры не вложили в Адыгею, Карачаево-Черкесию, Кабардино-Балкарию заметных инвестиций, не осуществили там крупных гуманитарных проектов, почему их присутствие на своей исторической родине в основном сводится к туристическим поездкам на съезды и праздники. Кто бы ни был виновником того, что большие надежды 1990-х не сбылись, они на данный момент не сбылись. В черкесской диаспоре нет таких «игроков», которые имели бы рычаги прямого влияния на значительные массы своих соплеменников в северокавказских республиках. Другое дело, что диаспора остается символом, который связан с памятью о трагедии черкесов в 19 веке и понятен многим представителям этого народа на Северном Кавказе. Но стать генератором протестов в нынешних условиях этот символ сможет, скорее всего, лишь в случае явного пренебрежения к его ценности со стороны государства. Например, если у ФМС хватит «ума» создавать необоснованные барьеры для немногочисленных студентов черкесского происхождения из Турции, обучающихся в северокавказских республиках.

Итак, риски какой-либо протурецкой «этнической мобилизации» на Северном Кавказе на сегодня крайне малы. Можно добавить, что, кроме описанных выше обстоятельств, тому есть и другая причина: этническая идеология как таковая сейчас совсем не так популярна в северокавказских регионах, как была лет двадцать назад. Язык социального протеста там давно стал в большей степени религиозным, нежели этническим, и в одночасье вернуться в тот период, когда местную политику вершили «народные фронты» и «национальные советы», собиравшие целые площади сторонников, вряд ли удастся.

Однако все это не означает, что нынешний конфликт с Турцией не способен создать на Северном Кавказе серьезных проблем. Просто они лежат совершенно в иной плоскости. Чтобы понять, какого рода могут быть эти проблемы, стоит для примера обратиться к реалиям сегодняшней жизни одного из вышеупомянутых народов — карачаевцев. Сразу отмечу, что их тюркское происхождение в данном случае никакого значения не имеет.

Один из ареалов проживания карачаевцев — Малокарачаевский район Карачаево-Черкесии, территория, примыкающая с запада к Кисловодску. Там в нескольких расположенных вплотную друг к другу на горном плато селах живут в общей сложности около 40 тысяч человек. Эта местность выделяется большой плотностью населения, относительно высокой (на фоне Западного Кавказа в целом) рождаемостью и долей молодежи. Значительный процент населения занят в вязальных цехах, расположенных в этих селах. Это если не основной, то второй по распространенности (после работы по найму в Кисловодске) источник дохода для местного населения.

Сырье для вязания приходит преимущественно из двух источников — из Белоруссии и из Турции. Логично спросить, почему не с местных пастбищ, в духе импортозамещения. Но вопрос этот вряд ли возникнет у того, кто знает предельно коррумпированный «рынок» распределения сельхозсубсидий в регионах Северного Кавказа, а также административные барьеры, затрудняющие фермерам доступ к земле.

Турецкий импорт сейчас под угрозой из-за отмены чартеров и из-за общих таможенных затруднений с товарами из Турции. Если его не удастся сохранить, то естественно ожидать, что оставшиеся у карачаевских вязальщиков контрагенты из Белоруссии в отсутствие конкуренции поднимут цены. Переход же на какого-то третьего поставщика требует времени, за которое местные цеха могут заметно потерять долю на рынке, не выдержав конкуренции из-за вынужденно более высоких цен на свою продукцию.

Это далеко не единственный пример мелкого предпринимательства на Северном Кавказе, тесно связанного с турецкой промышленностью. И ту же шерсть закупают в Турции вязальщики не только из Карачаево-Черкесии, но и из других республик. Эти связи складывались последними десятилетиями, в течение которых экономический рост Турции создал для нее на Кавказе репутацию наиболее перспективного партнера в ближайшем географическом окружении.

Сейчас в регионе уже говорят о том, что турецкий импорт придется «перенаправлять» через Азербайджан (по типу «белорусского пармезана»). Но с учетом ситуации на дагестано-азербайджанской границе и трудностей проезда через сам Дагестан коррупционные расходы от этого наверняка возрастут и, вместе с большей транспортной дороговизной нового маршрута, приведут к заметному повышению цен на товары.

Ухудшение отношений с Турцией бьет на Северном Кавказе именно по тому пласту местной экономики, который существует вне всевозможных федеральных программ, не получает никакой поддержки от государства. Пять лет назад, когда обсуждалась Стратегия социально-экономического развития Северного Кавказа, многие комментаторы, знакомые с положением дел в регионе, предупреждали о заложенной в ней системной ошибке. 

Главным содержанием Стратегии стали мегапроекты новых курортов, производств, агрокомплексов вместо развития уже существующего там предпринимательства, которое дает работу тысячам людей. Невнимание государства к его трудностям было бы особенно недальновидным в нынешних осложняющихся условиях. 

Ведь когда эти трудности порождены международной политикой, создаваемая ими социальная напряженность вполне может дать в регионе пропагандистский шанс внешним игрокам. Уже независимо от этнической принадлежности тех, на кого их пропаганда будет обращена.